Я хожу по темному городу,
Я не заметен и для вас я невидимый.
...Зачем же, милая, ты снова заплакала?
Ты ошибаешься, мы вовсе не умерли.
(с)

Твой мир разрушился. Нет, все не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Как и все великие империи, он не рухнул за мгновение, умертвив всех сынов своих в обломках и не удостоив их страданий лицезреть собственную гибель. Они были живы, терзались, тщетно срывались с мест и гнали вперед, чтобы оповестить, предотвратить, сделать хоть что-нибудь. Где же ты была, Молли? Разве не слышала ты звона сигнальных колоколов, тяжелым раскатом звеневших по этому месту, да топот боевых коней, пущенных встревоженными седоками во все дороги, трапы и места? Где была твоя душа, почему она не усомнилась ни разу за прошедшие дни, не провела тенью подозрения или яркой догадкой твое лицо? Ты была глуха, глаза твои были захлопнуты, а в закрытых веках брезжил нарисованный невнятной рукой безмятежный пейзаж. Ты не хотела видеть, как рушится мир, и теперь осталась одна с болью чудовищного осознания, которое нечем утолить и которое отныне разъедает тебя изнутри. Ты помнишь этот страх, Молли? Ты билась в агонии, след смерти весь день был на твоем лице, но, к сожалению, твой мир не забрал тебя с собой. Он оставил тебя одну, призрака сгинувших улиц и дорог твоих королевств, Молли, которые ты сама возводила год за годом, мыслью за мыслью, одним заблуждением за другим. Мечешься ты, бестелесная фигурка, ищешь краски, но видишь лишь туман растерзанных в клочья образов и сквозь него все в зловещих, пугающих и чуждых душе тонах, все люди вокруг страшно скалят зубы, потешаются над твоей беспомощностью и глупостью. Милая Молли, что ты будешь делать? Нет твоего места, там, где ты всегда видела все точно, где находила ты покой, где  уповала  на свою защищенность. Нет его, и ты отныне живешь вместе со всеми в этом большом, пугающем и жестоком по отношению к таким как ты мире.
Так странно, должно быть, выглядит она сейчас. Тоненькая маленькая невзрачная фигурка, бледное лицо с курносым носом и еще более невыразительными, чем по обыкновению, чертами лица, стертыми блеклостью изнеможения, растрепанные волосы, съехавшее влево и явно неправильно застегнутое в спешке или заботах о более значимых на момент одевания пальто вещах, сбитые туфли на устойчивом каблуке и этот звон при каждом шаге, рожденный, должно быть благодаря хору встретившихся медных монет, пробитых и ненужных жетончиков от метро и ключей от квартиры. Словно дитя, запутавшееся, забившееся, испуганное, сжатое в нервный комок, кидающееся и не видящее прямых линий в своих перемещениях, а лицом равнодушная и простая, не чувствует Молли требовательные и навязчивые прикосновения холодных рук Лондона после долгого дождя, выдыхает и вновь замирает, чтобы не чувствовать больше, а после, преисполненная непроизвольной жаждой организма, который пусть и слаб физически из-за потрясений души, сейчас сильнее нее самой и желания погибнуть, выдыхает вновь и забирает, жадно, до слабого, но все такого же безжизненного болезненного укола в легких, весь воздух, который только способен принять. Не думает, не видит, все тот же страшный туман в голове. И только изредка прорывающаяся и по силе своей ясности вопящая в этом разуме мольба о настоящих, сильных чувствах, и не важно, пусть это будет холод, злость, пусть она почувствует голод, обожжется, задохнется, упадет и в кровь разобьет руки и острые коленки - все, лишь бы вновь ощутить пусть даже на миг что-нибудь. Хватается Молли руками за металлические столбы и поручни, жадно держит их, отдает тепло своего тела, но не чувствует ничего. Поднимает голову, умоляет о дожде, о слезах, которые никогда не проливала в своих страданиях, о жизни, о вкусе, но не находит искомого и вновь мечется, по городу, тянется к холоду вод, следует по мосту. Поднимается на башню, долго стоит там, тихая, смотрит вдаль, а после вниз. И, найдя это зрелище сейчас более ясным и более родным, наклоняется к самому краю, тянется туда, а после, словно полная решимости в мысли, преображенной в скудный план, спускается и идет к середине и в пути случайно натыкается взглядом на человека, возвышающегося над всеми прочими, явно спешащими к своим мирам, стоящего и смотрящего вниз.
Тут же мигом испарилась жажда воды и прыжка, которая, задержавшись, вызвала бы в ней дикую ревность по ее похитителю, нахальному по краже ее собственного желания. Молли кричит что-то, бежит вперед и спотыкается, ее хватают железные оковы чьих-то рук, а она относит вопли уже им: «Да что вы делаете! Не трогайте меня!» – и бьет маленькими кулачками по плечам и руке схватившего ее громилы, зная наверняка, что подобные действия по разрушительности своей не походят и на удары даже. А потом, отмахнувшись в мыслях от бесполезности всех действий и эффекта, от них получаемого, кричит уже более ясно этому человеку:
– Остановитесь! Не смейте! – и, обращаясь к охраннику, шипит, с ясностью в глазах, не свойственной человеку, самому мгновения назад хотевшему сделать то же самое:
– Вас нанимали наводить страх на беспомощных? Его лучше хватайте!

Отредактировано Molly Hooper (2012-02-29 00:02:28)

Здравствуй, Мертвый Человек. Не было у тебя своего мира, ты слишком умен или слишком реалистичен, чтобы его создавать, но так же слишком иной, чтобы прижиться в этом. Сколько ты уже здесь, в этом несвойственном такой душе месте? Без дома, без смысла. Какой шанс был Человека-Без-Мира среди всех потерянных, искалеченных, раздавленных судьбой и жизнью людей встретить именно тебя, не нуждающегося, кажется, и вовсе в его предложенном спасении.
Заискрился на минуту надеждой и тут же пропал спасительный огонек, печальным равнодушием проследила краешком глаза уход его Молли, не надеясь уже на новую встречу и все таким же мертвенным спокойствием спрашивая у себя, на что будут потрачены секунды без него после и, не найдя ответа в своей непробиваемой отныне душе, вернулась к стоящему на мосту.
Задумавшие одно, они были разные во всем: она, все еще сопротивляющаяся по неизвестным даже ей самой мотивам, и он, решивший в который раз идти по одному ему творимым правилам, принявший все происходящее отныне, даже пусть со всеми внезапными вкраплениями небрежности, как данность. В миг все стало игрой, задумайся над смыслом которой, не отыщешь ничего, кроме зловещей иронии, но когда сам играешь одну из слабейших ролей, живешь только этой разящей простотой. Разве не за этим она сюда шла? Разве не этого хотела? Ветер рассерженно полоснул ее по волосам. Молли знала ответ. Покорно приблизилась она к фигуре, и принимая протянутую руку, неожиданно теплую среди всего того беззвучного и неживого, что встречала она за этот холодный вечер, увидела лицо незнакомца.
– Джим?
Немыслимо, невозможно, непостижимо. Она почти вознавидела его, так сильно взбунтовались в миг все ее чувства. Глаза застлила пленка рассерженных слез, Хупер некоторое время смотрела на знакомое лицо, подтверждая, что это вовсе не обман зрения, и, продолжая все так же стоять, она громко расхохоталась. Изнеможенный организм стоически принял новое испытание, но хватило его ненадолго – предательски задребезжало что-то внутри и всякий смешок, нервный, безудержно веселый, срывающийся отныне с ее уст, причинял к веселью и боль. Но так и обстояли сейчас ее дела, посему невозможно было жаловаться.
– Вечность, ты говоришь, верно? Чудно. Не передаешь ей кое-что от меня? – Молли подняла и со всего размаха опустила свободную от все еще неотъятого прикосновения руку на лицо Джеймса, не медля притягивая отстранившуюся по инерции фигуру, хватая его двумя руками за рубашку, впиваясь маленькими сильными пальчиками в дорогую ткань, безжалостно комкая ее, ища баланс в его весе и своей поддержке, не позволяя немедленно сорваться вниз. Держа теперь его так близко, что можно было разглядеть наливающееся краснотой место удара, перенимая чуждый жар тела другого человека, дышала прерывисто, стремясь справиться с этой теплотой, ныне действующей на нее почти невыносимым грузом, и шептала прямо в его лицо:
– Мне стоит закончить все как можно быстрей, как считаешь? Впрочем, я уверена, ты припас пару ярких слов для подобного случая, и было бы неправильным не дать тебе высказаться. Надеюсь, они будут не о том, чтобы передумал умирать со мной.

Отредактировано Molly Hooper (2012-03-24 16:47:53)

Кровь прихлынула к ушам, а сердце тяжелым стуком отдает к рукам. К тем самым, которые держат сейчас чужую жизнь. От осознания неопробованной ранее и в треть неограниченной власти как-то необычно блеснули карие глаза девушки, переосмысляя, переигрывая, заостряя черты ее лица, темнотой забираясь в сердце, перемигиваясь с огнями уличных фонарей. Будет легко, он обещал, протягивая руку. И, как всегда, не позволил себе ей солгать, держал свое слово. Было легко соглашаться, поразительно легко и сейчас. Она может сделать все что угодно, ей ничего не будет помехой, никто не встанет у нее на пути. Так просто обвинить во всех бедах его, свершить самосуд над этим иллюзорным скоплением всех своих несчастий и с самым спокойным видом следом за ним пойти на дно.
А кто он? Зачем он ей? Сейчас, год назад? Что стоило ему не знать ее, а ей – не знать его? Джеймс, как ни погляди, всегда был чем-то иным, посторонним, неровным пятном или выбивающимся звуком, нарушающим складность идиллии произведения зашедшего уже в своих убеждениях о неземном контроле творцом, недоумевающим отныне, как могла произойти настолько сильная оказия, в миг уценившая все затраченные ранее силы.
Что стоит ей сейчас расправиться с ним, а на его останках начать создавать точную копию порушенного мира? Молли знает, что ничего не стоит, но она не делает этого. И чувствуя за собой невиданную силу человека, не жаждущего насилия, не нашедшего его как единственный исконный выход, она улыбнулась почти счастливо, сжала несколько сильнее рубашку Джима и сделала шаг назад, позволяя своему пленнику свободу освободиться от пут или все же настоять на своем, сказала:
– Нет, ты совершенно кошмарен! Тебе никто не говорил подобное раньше? Зачем ты вообще пытаешься покончить с собой? Позволь это сделать  другим, ты бы точно осчастливил какого-нибудь пройдоху. А нет, даже не отвечай – ты ведь играешь по своим правилам. Вы, умники, вечно мне портите жизнь. – И рассмеялась, по-прежнему болезненно и глухо, но уже без желания рассыпаться на куски.
Джеймс Мориарти вновь появился в ее жизни. Он умудрился появиться даже тогда, когда та казалась уже вот-вот законченной. И вновь он смешивал все в единую кучу, не оставляя иного выхода.
– Обнять меня - твоя последняя воля? Что же, я не могу противиться силе этого желания, но не могу обещать, что буду так же скромна в своем.

Такой простой обыденный жест, другая бы на ее месте мило улыбнулась, но Молли Хупер не была бы собой, если бы отреагировала на внимание мужчины – этого мужчины – как нормальная незамужняя молодая женщина. Нет, Молли залилась румянцем, смутилась, сделала шаг то ли вперед – навстречу своему счастью – то ли назад – прочь от этого ужасного, кошмарного бездушного существа, – конечно же, оступилась и едва сама не полетела ласточкой в реку, навстречу ее темным холодным и жадным волнам, мелкой ряби на воде, неразличимой в свете уличных фонарей. Сильнее ухватилась за ткань рубашки, пытаясь сохранить равновесие, прижалась к груди Джеймса.
Воспоминания сомкнулись над головой водами Леты – запах его одеколона, прикосновение, голос, поцелуй, восхищение его умом и нераспознанное чувство, неосознанная параллель, что подсознание провело между Джимом и тем, другим, который часто был рядом, но для кого милая тихая Молли большую часть времени оставалась предметом мебели, частью обстановки морга, или, гораздо реже, квартиры на Бейкер-стрит, до тех пор, пока не становились нужны ее профессиональные навыки, или умение молчать, послушно, преданно выполнять все просьбы, даже те, что противоречат букве закона и нормам морали. Тот не стал бы поправлять ее прическу, ограничился бы еще одним едким замечанием, она помнила их все, как помнила и то, что Шерлоку невозможно угодить.
Морриарти никогда не скупился на внимание – единственное, чего просила, единственное, чего могла желать мисс Хупер – немного интереса к ее персоне, к ее мыслям и простым женским потребностям – значить хоть для кого-то хоть что-то. Немного тепла, кроки внимания, несколько добрых слов…
– О чем ты говоришь, Джеймс? – Смутные подозрения ворохом синих бабочек порхали в голове Молли, но за мельтешением крылышек она не могла, а может просто не хотела понимать, что он может иметь в виду.

Ее желания были простыми, исконно женскими и одновременно несбыточными настолько, что готова была поверить словам человека, который уже обманул раньше, использовал, окутывал такими же сладкими речами, обещаниями идеального – Молли не была привередлива – свидания.
Танцы в клубе, а потом… Конечно, мисс Хупер знала, что бывает потом, после танцев и поцелуя на крыльце дома, затем в прихожей – она тряхнула головой, отгоняя липкие фантазии. Несколько минут назад обижалась – как он это делает? Как делает это с ней – заставляет чувствовать себя человеком, личностью, женщиной, в конце концов.
Она кивнула, но так и не заставила себя посмотреть в глаза Джеймсу – робость, чувство неловкости, или желание обмануться, поверить в сказку, что нарисует для нее скупыми штрихами, позволить мечтам сбыться хотя бы на один вечер – одну ночь – поправила себя и вновь залилась румянцем.
Робко улыбнулась, отгоняя прочь мысли, а ведь о стольком хотела спросить, например, почему так жестоко обошелся с ней тогда, использовал, чтобы встретиться с Шерлоком…
Все используют ее, чтобы встретиться с Шерлоком, а ведь она даже не секретарша великого сыщика!
И все же Молли Хупер не была полной дурой – а, может, именно ею и была, если решилась спросить:
– Зачем это тебе?

Отредактировано Molly Hooper (2012-05-01 20:39:07)