Кресло и диван стояли в важном стратегическом пункте квартиры полковника: ровно напротив короткого коридорчика; если открыть нараспашку дверь, то волнующаяся мамаша из квартиры напротив может увидеть темную макушку своего чада, активно вещающего про свои суровые детские будни, и самого полковника, сидящего к двери лицом. Точнее, тонущего, ибо у кресла, которое обычно Моран предлагал своим посетителям, напрочь ослабли пружины, отчего оно коварно затягивало своих гостей в глубины мягкого плюша. Себастиан в шутку окрестил его своим личным болотом для неудачников. Что ж, в этот раз, благодаря блестящей интуиции девочки, он оказался неудачником сам. Всяко лучше, чем садиться с ребенком на короткий диванчик, вызывая ненужные домыслы своим слишком близким присутствием, посещающие головы особо въедливых, не знающих своих чад дам.
Моран уперся локтем в подлокотник и чуть-чуть приподнялся, комично скривившись. Кресло тут же сделало вид, что оно тут не при чем, а хозяин просто набрал слишком много лишнего веса, но на подобные уловки полковник не велся с самого дня заселения. Страдальчески возведя глаза к потолку (играя больше на свою немногочисленную публику, разумеется), Моран заговорщицки улыбнулся и плюхнулся обратно в неведомые глубины. Глубины были рады. Себастьян почувствовал себя недостающим элементом между двумя половинками сэндвича на завтраке некоего африканского каннибала.
- Фотографии тебе ничего не дадут, - кое-как приняв удобное положение, из которого можно было относительно быстро встать - издержки профессии - Себастьян аккуратно поднес ко рту чашку, придерживая под ней блюдце второй рукой. Сделав щедрый глоток, он поднял на Артемиду изучающий, чуть насмешливый взгляд, без злых подшучиваний в подтексте, одно лишь веселье от препарирования очередной идеи, зародившейся в этой слишком умную головке, почему-то оказавшуюся на десятилетних плечах. - Подумай сама: его не заберут из-за них из школы и не будут стоять на уроках у него за спиной, контролируя каждый шаг. Зато это будет происходить дома, и тогда твой Джонни, - он усмехнулся, отставив чашку и взяв вместо нее печенье, поправился: хорошо, не-твой-Джонни будет еще более раздражен, и, возможно, тебе вскоре и вовсе придется купить парик. Очень вкусно, Артемида, спасибо. Твоя мама была неправа, что отказалась.
Повертев кусочек печенья в руках, как будто разглядывая его на просвет, Себастиан выдержал паузу, достойную лучших театральных постановок, в которую успел отогнать от себя неблагоразумные мысли о сигарете и очень неблагоразумные о болевых точках, которые можно было бы показать младшей Лоуренс, чтобы она знала, куда нужно будет аккуратно ткнуть сложенными на особый манер пальчиками, когда к ней пристанут в следующий раз. Правда, тогда у некоего полковника появятся небольшие проблемы, аккурат в тот день, когда очередной наблюдатель решит выдать себя за его друга, пришедшего - ах, какая досада! - как раз в тот момент, когда старины Басти нет дома, мэм, вы ведь его соседка, ну скажите, как он устроился, мы с ним не виделись практически с самого Афгана... Вряд ли в образ добропорядочного отставного военного в глазах британской разведки вписывалось обучение вышеуказанным приемам такой самообороны маленьких девочек. Особенно, если девочки догадаются ткнуть посильнее в определенную точку на шее и отправят бедного влюбленного мальчика на больничную койку. Моран вздохнул и посмотрел на сосредоточие добра, занимающего половину его дивана. Эта - догадается, будьте уверены.
- Смех - одно из самых страшных орудий, Артемида, - произнес полковник, отправляя половинку печения в рот, отчего речь стала на несколько мгновений невнятной.  - Заставь его выглядеть смешным в глазах окружающих и посмейся над ним сама. И, я тебя умоляю, - комично скривившись, полковник подмигнул правым глазом, по-прежнему выдерживая "взрослый" доверительный тон, каким можно было бы обсуждать изменение политической ситуации в мире и ее неизменность в одном отдельно взятом Афгане. - Не используй для этого клей, его будет слишком легко связать с тобой. И тогда у тебя проблем будет намного больше, чем у этого Джона.
Объяснение болевых точек было бы гораздо проще. По сути, конечно, все описываемые Морану проблемы - не столь важно какими людьми - были сведены к одному: кто-то кого-то дернул за косичку, кому-то это не слишком понравилось. Разберитесь, пожалуйста. Правда, взрослые, обычно, лучше вуалировали эту суть. Впрочем, это будет скорее плюсом в сторону Артемиды. Надо будет все же рассказать ей когда-нибудь про элементарные методы самозащиты, раз уж нельзя предложить разобраться с малышом Джонни самому.

Они проникли в дом поздно вечером, взломав самодельными отмычками замок на двери под шум одинокой машины. Скользнули внутрь, сразу рассредотачиваясь и по-военному четко проверяя первый этаж. Только после этого первый из них ступил, крадучись, на лестницу, стараясь переносить вес своего тела так, чтобы ни одна половица не скрипнула. Если бы их троих видели бы их армейские учителя, то они непременно сказали бы, что все трое бойцов выложились в этом на полную, как еще никогда не выкладывались до этого  - ни в учебном лагере, ни в попытках сбежать к симпатичной медсестричке, ни в боевых действиях. Ступенька всхлипнула под последним, заставив всех троих замереть и прислушаться, но ответом им была домашняя тишина, с отголосками включенного на втором этаже телевизора и шума льющейся воды. Тогда они разделились: двое пошли в квартиру справа, где жили Лоуренсы. К полковнику отправился всего один. И в этом, пусть пока об этом не подозревали ни они сами, ни Моран, была их главная ошибка. Не нужно было устраивать показательный самосуд. Нужно было сразу стрелять, как бешеную собаку.

Август врывался в открытые окна запахами свежей травы и готовящегося к скорой осени сада, душным, сухим воздухом с пылью,  от которой не могла спасти ни поливка, ни влажная уборка по три раза на дню. Впрочем, последнее Себастьяна беспокоило мало - ему все казалось, что после афганских бурь, когда еще неделю потом выхаркиваешь из легких песок и еще около двух слышишь его навязчивый скрип на зубах, для него уже никогда не будет страшен летний воздух английского города. Телевизор вполголоса бормотал о мигрантах, о экономической обстановке в Англии, о последних событиях(где-то на севере произошла чудная авария, заставившая поцеловаться около 7ми машин, точное количество пострадавших все еще неизвестно), пока Моран педантично перемывал посуду, оставшуюся после холостяцкого ужина, наспех засучив рукава. Теперь они то и дело сползали, заставляя полковника чертыхаться - вытирать руки ради полноценного подворачивания было лень, а ходить потом мокрым совсем не хотелось. Ведущий новостной программы переключился на новости из Афгана, которые Моран сопровождал значительными похмыкиваниями, явно не веря ни одному слову. Звякнула тарелка, задевая круглый бок оставшейся после посещения девочки чашки; чашка качнулась и толкнула вавилонскую башенку печенюшек, которая выстроила перед приходом девчонка. Трансформация Вавилона в Пизу произошла достаточно  быстро - Моран только и успел, что подставить тарелку под летящие на пол печеньица. За окном мяукнула кошка, из глубины прихожей донеслось слабое хихиканье половиц. Моран отставил тарелку с печеньем и намылил бок чашки-виновницы. Диктор все говорил о талибах.

Третий аккуратно выглянул из-за косяка двери, убеждаясь, что на кухне действительно Моран. Откачнулся обратно, перевел дух, и уже через секунду выскочил одним отработанным, слитным движением, выбрасывая вперед руки. Не убить, обезвредить. Пальцы третьего отхватили у Лондона кусок воздуха и пустоту. Себастьян неспешно вышел из полутеней, давая третьему поймать в боках мытой посуды свое отражение, но больше этот мальчик не успел ничего - полковник скользнул вперед, подсекая ноги и бережно укладывая его головой на раковину, вторая рука уже заламывала правую руку гостя, не давая ему ни распрямиться, ни толком поймать равновесие. Так, лишь висеть, балансируя.
- Здравствуй, - вежливо выдохнул Моран в темную маску, которой третий затянул всю голову, вызвав тем самым неуемные смешки внутри про голливудские фильмы и бравых ребят. Добро побеждает зло, грабители оказываются за решеткой, осталось только распределить в этом роли, ибо, судя по сердитому сопению посетителя, он был вовсе не согласен на роль злодея. Укоризненно поцокав языком, полковник заглянул в прорези маски:
- Разве мама не говорила вам, что убивать - плохо? - он чуть склонил голову на бок, как делал всегда его отец во время часов нотаций. Мужчина под маской неровно вдохнул, стараясь сдержать даже такое проявление эмоций. Моран насмешливо вздернул брови:
- Ну не грабить же вы меня сунулись? Ваши движения выдают профессионала других областей, - он нехорошо, на одну сторону усмехнулся, ничуть не заботясь отсутствием ответных реплик. Из глубины дома донесся неясный шум, заставившись Морана повернуть в сторону двери голову, усилив хватку. Третий зашипел от стрельнувшей в плечевой сустав боли.
- Таких, как вы, убивать надо, - процедил он, упрямо сверля Морана краем глаза, насколько позволял изгиб шеи. Расчет оправдался: большая часть внимания Себастьяна тут же вернулась к нему, когда сознание отметило тот факт, что в непосредственной близости опасности нет, а со всем остальным можно будет разобраться чуть позже. С тщательно отображаемым удивлением вскинув брови, мужчина нараспев протянул:
- О-о-о, значит, личное! Как интересно, - он отступил на шаг, давая третьему чуть больше пространства и желанное обретение равновесия, чтобы тот не елозил своей затянутой в грязную темную ткань щекой по его чистой раковине. - И чем же я вам так насолил?
Себастьян думал о разборках в криминальном мире, с которыми он, казалось бы, разобрался еще несколько лет назад. О семьях клиентов, каким-то образом вышедших на его настоящее имя. На спецслужбы, в конце концов, решившие избавиться, наконец, от помехи, выдав убийство за обычную бытовуху. К чему он не совсем оказался готов, так это к тому, что парень, испросив разрешения, стянет со своей головы вязанную черную маску-шапку, обнажив круглое, веснушчатое лицо с резко выдающимися вперед скулами и подбородком, и короткий военный ежик морковного цвета. Ирландский акцент, и до того замеченный в речи, теперь только не давал обмануться или сделать скидку на старость: перепутать Пита, вместе с еще несколькими ребятами почти боготворящего полковника в Афганистане, было ни с кем нельзя.
- Туэмли, - с досадой констатировал Моран, чуть расслабляя захват. Пит зашелся хрипловатым смехом, когда Моран, вспомнив о шуме, резко спросил: сколько вас здесь?
- Достаточно, чтобы вспомнить с вами старое доброе время, - ответил он, напрягая руку и пытаясь вывернуться из пальцев Морана. Беспокойно двигал ногами, пытаясь попасть в болевые точки подошвой тяжелого ботинка, пока Моран не вздернул его руку выше. Боль должна была быть адской - тело вопило о том, что рука вот-вот вылетит из сустава, сломается, оторвется, откажется дальше верно служить. Подцепив голову Пита пальцами, Моран заставил его распрямиться, все еще наблюдая за тем, чтобы он не вырвался, и вместе с ним пошел в темноту. Диктор все еще бормотал про Афган, на который вскоре возможно отправятся свежие силы. Вместо того, чтобы их спокойно дождаться, Афган пришел к нему, вынырнув из полумрака двумя тенями-близнецами третьей, в таких же свободных куртках и удобных штанах, заправленных в тяжелую обувь, скрытые шапками-масками и двумя заложницами, которых вели перед собой.
- Ричард, Элай, - Моран вежливо кивнул каждому, выставив перед собой Туэмли в качестве живого щита. Не было особой нужды в том, чтобы стоящие перед ним молодые люди стянули со своих лиц маски - теперь, вспомнив Пита, полковник вспомнил заодно и его основную компанию, и этих двоих, отвечающих по габаритам. Судорожный всхлип библиотекарши, затылок которой холодило дуло, заставил Морана вспомнить и о заложниках.
- Все будет хорошо, Ребекка; Артемида, ты слышишь? Ты в порядке? - военные за их спинами слаженно хмыкнули, выражая сомнение. Тот, что был повыше, стянул с головы маску, но все равно был почти не виден в чертовой темноте. Себастьян начинал понимать тех, кто испытывал смешанные чувства к обладателям черной кожи.
- Мы на равных, - с нездоровым весельем отметил негр и огляделся. - Пожалуй, мы поговорим вот там, - он указал на холл внизу лестницы, достаточно просторный для красивого осуществления их замыслов. Моран с трудом сдержал злой смешок: если бы эти ребята попробовали бы достать его хотя бы не в этом доме, не в присутствии этих людей, смерть которых обязательно вызовет ненужные подозрения...
- Сначала спускаемся мы, - спокойным тоном, который обычно используют переговорщики при захвате заложников, продолжил давать указания темнокожий Ричард, первым отступая к лестнице. - А затем, соблюдая дистанцию, ты. И, будь уверен, голова этой девочки, - он на мгновение прижал к себе Артемиду сильнее. - не переживет ни одного рыжего волоска, упавшего с головы Пита.
Элай потащил за собой вниз библиотекаршу, демонстрируя голливудский оскал и выглядывающее из-за головы женщины дуло; Пит в его руках со странным удовлетворением заметил:
- А ведь у тебя даже оружия нет, - и сам начал спускаться, слушаясь каждого движения пальцев Морана, грозивших оставить на его руке темно-бурые синяки..

Отредактировано Sebastian Moran (2012-03-12 03:08:32)

- Оставь девочку, Дик, - густой голос Морана разлился по темной прихожей, освещаемой только светом уличных фонарей, украдкой пробирающимся сквозь тонкие безликие занавески. Ричард - пятно мрака чуть более плотного, чем рассеянная темнота остальной комнаты - дернувшийся было вслед за ребенком, спружинил на ногах и качнулся обратно. Его рука с пистолетом обманчиво безвольно повисла вдоль тела.
- Стой там, - темнокожий солдат неприятно улыбнулся (в полумраке зубы казались грязно-серыми, в тон белкам глаз), когда Моран со вкусом - от пятки, мягко перекатывая, укладывая стопу на носок, - ступил на яйцеподобную голову черной длинной дорожки, проложенной, повинуясь свету и законам физики, от самых Ричардовых стоп. Пит, вдавив запястье сильнее во влажную ладонь полковника, попытался его провернуть, заставить крепкие пальцы Себастиана разъехаться (от рыжего, как, надо думать, и ото всех остальных тянуло терпким, тяжелым потом), Элай, осклабившись, протянул руку к плечу Артемиды, явно намереваясь сыграть на чувствах, голос Морана приказал "не рыпаться", а Дик вяло предложил добровольно отпустить Пита, заранее понимая, что это бесполезно. В сутолоке ночного захвата детский голос прозвучал... смущающе неуместно. В кратчайшие сроки Артемида заполучила внимание практически всех мужчин: Моран с интересом посмотрел в ее сторону (Элай, закостенев лицом, в последний момент отдернул руку, так и не коснувшись плеча маленькой англичанки, и поднял вопросительный взгляд на Ричарда), краем глаза, ладонью отмечая, как едва не вздрогнул , с трудом сдержавшись, повернул в ту же сторону голову Питер,  как Ричард старательно смотрел только перед собой, прямо на Морана.
Их замешательство, должно быть, простительно - Моран послал Ричарду самую кривую усмешечку - в конце концов, они пришли сюда проводить суд, а не становиться детоубийцами.
- В Афгане все было проще, правда? - вкрадчиво спросил Моран, делая, вместе с Питом, небольшой шаг вперед. В Афгане каждому из них приходилось поднимать оружие на ребенка, будто бы рождавшегося с винтовкой, приходилось стрелять в женщин и в стариков. Чтобы не превратиться в зверье, каждый из них читал себе мантру, что у них в стране все по-другому, маленькие девочки в красивых платьях вызывают желание только улыбнуться, а не послать им в центр  лба пулю, женщины с усталыми лицами - взять на себя их заботы, старикам хотелось помочь; никто из них не хотел и не мог разрушать в себе иллюзии, помогающие им выжить. Ричард едва заметно кивнул, и Элай за плечо прижал Артемиду ближе к матери, толком не удерживая теперь физической силой обеих - исключительно силой страха.
- Если понадобится, - прозвучал, наконец, ответ на вопрос младшей Лоуренс, Ричард, недобро прищурившись, вскинул в ее сторону пистолет, наводя дуло то на девочку, то на ее мать. Ход его мыслей, отражаемых на лице, Морану абсолютно не понравился.
- У меня двое заложников, Моран, - ровным голосом сообщил очевидное Ричард; Элай, не давая ни Ребекке, ни Артемиде скрыться, выставлял их обеих перед собой, как зайчиков в тире, позаботившись и о том, чтобы самому не исполнить роль стены, в которую угодит прошедшая насквозь пуля. - Одного я могу убить прямо сейчас, чтобы заставить тебя относиться к нашим словам серьезно и отпустить Пита. Как думаешь, с кого стоит начать? С девчонки? - дуло скакнуло в сторону Артемиды, на темном металле заиграл уличный свет. - Или с ее мамаши? - Элай подтолкнул Ребекку в спину, выравнивая ее в коротком ряду. Полковник, следящий за истеричным скачками руки с пистолетом с места на место, покрепче вцепился в запястье Пита, качнувшись с ним на большой шаг вперед. Ричард медленно снял пистолет с предохранителя, остановив свой выбор на старшей Лоуренс. Полковник резко дернул уголком губ, повел головой из стороны в сторону, не отводя взгляда от руки солдата. Когда мышцы рук напряглись, готовые и вправду спустить курок, Моран резко раскрыл пальцы, с силой толкнув Питера в спину. Тот, сделав несколько нелепых шагов, выровнялся как раз рядом с Ричардом, который, довольно улыбаясь, опускал пистолет.
- Очень хорошо, полковник, - растирающий запястье Пит встал с Ричардом в один ряд, по-военному прямо выпрямился, расправив плечи. Повторили это Элай и Ричард (первый - лишь рассеянно удерживая Ребекку на месте). Самосуд начался.
- Гильменд, посол доброй воли, - назвал первый пункт Питер. Посол был награжден аккуратной дыркой в затылок, как раз в тот момент, когда в очередной раз менял аккуратный чемоданчик с деньгами на пакетик с порошком, перед тем как требовать, чтобы его отвезли на какое-нибудь местное "минное поле" - не обязательно с самими минами, но готовое в любой момент рвануть.
- Насколько я помню официальные сводки, его убили талибы, - хмыкнул Моран, разводя в стороны раскрытые руки.
- Талибы-снайперы экстра-класса, - с непередаваемым сарказмом в голосе поправил его Элай. Моран лишь пожал плечами на эту инсинуацию, хорошо понимая, что все это недоказуемо. Так они перечислили еще много имен и мест - все, кто выделился на этой войне во времена службы Морана своими темными делишками, тупостью, впустую ставящей под угрозу жизни подневольных людей, непредсказуемым сумасшествием, неподтвержденным клинически в силу отсутствия в последние дни перед этим проверок, игрой на две стороны, вскрытой посмертно, когда рядом с трупом обнаруживались бумаги о передислокации войск, мирные жители, дававшие по ночам выспаться в их доме талибам - всех их отличало наличие дел, о которых не знал никто, однократное попадание в поле зрения Морана, и последующая казнь через выстрел в голову, проведенный с дальнего расстояния и с места, кажущегося почти невозможным.  Моран мельком подумал, что многие из них не озаботились документами (впрочем, что изменилось бы, если бы рядом с каждым лежало бы собственноручно написанное признание? Самосуд, отстрел бешеных псов никогда не был в почете), о некоторых и вовсе никогда так и не узнали: Себастьян мельком вспомнил тех двух офицеров, с которых все началось, которые, повинуясь исключительно своему "хочу" и папочкиным деньгам уничтожили начисто всю группу отличных солдат, со многими из которых тогда еще не полковник считался друзьями. Он тогда долго сидел рядом с их телами, обхватив ладонями голову, и нервно громко смеялся, отпугивая хохотом птиц, а после подобрал ружье одного из убитых талибов, из которого и расстрелял тех глупцов. Бравая смерть, похороны под фанфары. Моран ощутил, как во рту собирается горькая слюна. Проникшие в дом солдаты напирали, он хладнокровно парировал, пока Элай не сказал "хватит, мы все равно знаем, что это был ты". Себастьян внимательно посмотрел на него, вспомнив, как эти ребята одно время стремились с ним сблизиться, чувствуя за официальной должностью дополнительную подоплеку и строя, молодыми мальчишками, на его месте образ героя, читающего по вечерам вслух книги или стихи, а в то время, когда его никто не видит, ведущего деятельность во имя своей страны. Да, наверное, очень обидно, когда образ героя рассыпается на твоих глазах в прах. Ричард в последний раз поднял руку с пистолетом, направляя ее в этот раз точно на Морана. Обидно, ему не хватило всего лишь шага. Полковник, покачиваясь на ногах, спокойно смотрел на Дика, не собираясь умирать так просто, подставив голову под чужую пулю. Пальцы Ричарда напряглись, нажимая на спусковой крючок.

"Война - это ревнивая шлюха" - когда-то давно, кажется в другой жизни, вещал Моран, сильно напившись и пытаясь проткнуть небо горящим концом своей сигареты. Кабульский ветер трепал отросшие волосы, переплетая их с мельчайшими частицами песка и пыли, от которых с завидной регулярностью требовалось чистить сливы всех душевых кабин. Нестройным одобрительным хором зашлась команда, едва не заглушив дальнейшие рассуждения Себастьяна. Качнувшись, он обвел их всех мутным взглядом, тяжело и веско изрек "она ложится сама под кого ни попадя, но никогда не даст тебе самому вернуться в нормальную жизнь". Моран выдавил из себя кривую усмешку, не подозревая, что двое из тех, с кем он пил сегодня, заливая очередные жуткие ошметки тел в памяти, не доживут до следующей недели, и...

...почти упал вперед и в бок, уходя от пули, когда грохнул выстрел. Война насмешливо прогладила его теплой волной по виску, блудливо поцеловала в лицо горячими каплями крови Ребекки. Элай громко выругался, дернувшись за Артемидой и остановившись на половине своего движения в нелепой, неустойчивой позе, чтобы прицелиться в перекатившегося через руки, продолжавшего постоянно двигаться полковника - тело Ребекки (она еще падала; кисти рук поднимались вверх, аккуратной дугой сгибались расслабившиеся навсегда пальцы; на лице застыло кроткое, недоуменное выражение) на краткий миг совпадения цели с линией прицела перекрыло обзор прежде, чем, наконец, упасть на пол. В тот же момент Моран прыгнул. В сторону ухмыляющегося, странно кривящего рот Ричарда, снова вскидывавшего в его сторону пистолет - в этот раз он бы не промахнулся, подсказывало чутье - в сторону Пита, напрягшегося, но так и не кинувшегося вперед, чтобы не попасть под пулю приятеля. Вместо этого рыжеволосый шагнул назад, к дивану, жестами показывая Элаю заняться Мораном, а девчонкой он займется - безоружный - сам. глушитель скрал звуки нового выстрела, сухим присвистом сопроводив пулю в ее потолочный полет, когда Моран, сбив руку темнокожего вверх, нанес первый удар по болевым точкам. Краткий миг относительного бездействия - странный "дервишский" танец по кругу - с заломленным вверх запястьем руки, не желавшей отпускать пистолет, ударами тяжелых кулаков негра, решившего сделать ставку не на оборону, а на нападение, мелкие шаги в разные стороны - лишь бы не дать второму вооруженному выстрелить в правильную для него спину. Мыслей не было. Лишь четкое ощущение времени, утекающего сквозь пальцы, секунд, которые будут дорого для него стоить. Вскрик из-за дивана раздался ровно в тот момент, когда мужчины, расцепившись, разлетелись в стороны, согнувшись на разные бока от полученных ударов; Ричард задыхался, с трудом разгибаясь, с удивлением рассматривая свою пустую руку. Полковник, стараясь не делать резких движений на правую сторону, коротко улыбнулся без особых эмоций, прежде чем дважды выстрелить. Темнокожий даже не повернул головы. Умница. Хорошо его Моран в свое время выдрессировал.
- Назад, - скомандовал Себастьян Рику, указывая дулом направление. Цепляющийся за столик Элай скрипел зубами и медленно, зажимая получившее пули плечо, полз за пистолетом, понимая, что карточный домик их плана развалился уже навсегда, и теперь игра идет по другим правилам. Моран не стал излишне драматизировать ситуацию, разрешив пальцам Элая погладить теплый металл - вместо этого он словно нехотя подобрал второй пистолет, не отводя взгляда от Ричарда. От злости у того на лбу вздулись вены.
- И что теперь? - негр улыбнулся, снова показав серые зубы. - Убьешь нас так же, как убивал их всех?
Моран прищурился, не выпуская из виду их обоих и медленно обходя по дуге помещение, в сторону, в которой исчез Питер Туэмли несколько секунд-минут-вечность назад. Дьявол. Единственной, кто был нужен ему живой, сейчас была Артемида; и только от ее состояния сейчас зависело, выстрелит Себастьян или нет. Он видел, как Ричард, не желая сдаваться, начал танцевать новый танец, медленными шагами, плавными, почти незаметными, пробираясь к полковнику, как Элай, подобравшись, артистично обмякал, придерживая нерабочую руку. За диваном уже никого не было. Из узкого коридора, уходящего влево, доносились звуки не то борьбы, не то игр "догони меня" в неосвещенном, хорошо знакомом только одному игроку доме. Вдруг грохнула об пол ваза, продребезжав осколками по полу, - Моран рефлекторно начал оборачиваться на излишне близкий звук, подавив в себе это движение практически сразу после начала. Но и этого хватило, чтобы Ричард почуял свой второй шанс: преодолев критичное расстояние, он прыгнул, практически так же, как прыгал Моран, когда все начиналось. Грянул выстрел.
С такого расстояние элитный снайпер не промахивался никогда.

Струйки крови Ричарда собирались в неаккуратную лужу, переплетаясь с кровью Ребекки и пачкая ботинки Элая. Последний весь побелел, но упрямо пытался встать, вскинул руку с выуженным ножом, защищаясь от Морана, успев нанести чувствительный удар по ногам и поцарапать бок до того, как Моран его отключил старым, как мир, методом. Полковник, чувствуя, как разливается горючее тепло по боку, повернулся в сторону коридора, прислушался. Из тройки тигрят остался всего один. Осталось только отобрать у него девочку.

Тени смазывались и неровными кляксами ложились в углы, затягивая предметы в свои глубины, превращая дом в подобие замков склеенных реальностей из новомодных книжек: из темноты нагло торчал угол старого столика, на который складировали для соседей пришедшую почту, поблескивала телефонная трубка, никогда, на памяти полковника, не использовавшаяся; лунный свет впечатался аккурат в яблоко безвкусного натюрморта, повершенного на стену еще хозяйкой дома, который никто из жильцов так и не снял. Одинокий ботинок, раззявивший продырявленный нос, попался под ноги возле двери соседей снизу (Моран знал, что на втором была прикреплена записка, написанная женской рукой, с просьбой к мужу выбросить их уже наконец); аккуратно сняв с него ногу, Себастиан бесшумно отступил дальше от стен. Лунный свет, казавшийся ярким, был плохим союзником, ложно обещающим возможность настоящего зрения: его едва хватало на то, чтобы обрисовать приблизительную картину комнат, давая глазам и мозгу надежды и пряча от них предметы в полутенях. Пит Туэмли, не знавший дома так хорошо, как Моран, то и дело натыкался на углы и мебель, спотыкался, бряцая пистолетом о стену в попытке удержать равновесие. Слишком много шума, - оскорбленно заметил полковник, как будто Пит был его личной педагогической неудачей, - даже для человека, которому больше не требовалось блюсти инкогнито. Какие тигрята! Тигрята оказались слишком малы и не так страшны и величественны, как в стихотворении Блейка, чтобы на них было интересно охотиться.
Адреналин, бежавший по венам, уступил место обычному рабочему напряжению, устали пальцы, сжимавшие рукоять пистолета (Моран ту же сменил положение, давая отдохнуть мышцам), остро прочувствовалась влажная от крови рубашка, липнувшая к царапине на боку. Неглубокая, - механически отметил разум, - потребует легкой медицинской обработки и только. Скрип половиц ближе к кухне, глухой удар, вскрик, злорадное хихиканье половиц, ябедничающих Морану о навалившемся на девочку теле; скривив губы в однобокой улыбке, полковник скользнул вправо, в тени, мягко крадясь к источнику звука вдоль стен.
- И ты убьешь девочку, Тэумли? - напрочь игнорируя вопрос Артемиды, мягко поинтересовался полковник, одной только интонацией напоминая военному, что он не в Афгане, где дети были порой пострашнее взрослых, хотя бы потому, что от них удара не ждешь, у местных, английских детей другие глаза - живые, без признаков злобы и страха, они не ругаются матом и не дергают мужчин за штанины, приказывая либо уже убить талибов, либо убраться к чертям, они не рассказывают о взрывах, где старшему брату оторвало ногу, а идущую рядом с ним мать разорвало на куски, они, напротив, живут совершенно нормальной жизнью, радуются игрушкам, не видели смерть, не толкают своих матерей под пули, чтобы защитить постороннего человека, все остальное - лишь ночь и обман.
- Перережешь ей горло? Встанешь со мной в один ряд? - Тэмли не мог этого видеть в таком освещении, где от Морана оставался один силуэт и размытое пятно лица, но полковник насмешливо изогнул бровь, изучая его холодным, безэмоциональным взглядом. Тэумли задумался, стекло в его руке неуверенно дрогнуло. Всего на мгновение. Удивительно, как моральные ценности человечества быстро растворяются в осознании надвигающихся на них бед; для Пита, чей рыжий ежик казался почти что черным, вряд ли была самым страшным наказанием смерть, постигшая многих его товарищей. Куда страшнее был трибунал, разжалование, очерненное личное дело, глухая, безжизненная тюрьма с камерами пять на пять и редкими свиданиями с адвокатом: семья, которая сплошь состояла из излишне добропорядочных людей, конечно же, от него отвернулась бы, и Пит это, похоже, понимал. Самосуд, с которым они пришли, обратился против своих судей, предоставив им на выбор богатый список своих проступков, светлой детской макушкой вопрошая, чем они были лучше того, кого пришли судить. Ничем, - ответил бы Моран,  - только хуже по причине сохранности рамок, из-за которых приходилось извиваться ужом, чтобы предпринять что-то стоящее, что-то, чего действительно хотел организм.
- Где остальные? - хрипло спросил военный, на всякий случай прижимая девочку еще ближе. Стекло осталось на прежнем месте - хороший знак.
- Мертвы, - ненавязчиво солгал Моран, не меняя тональности и не делая ни шагу на встречу; темнота давила на Пита, он это видел. Давило и то, что он не мог толком разглядеть стоявшего перед ним мужчину, и воображение, подпитанное воспоминаниями военных кошмаров, дорисовывало его лицо.
Смерть товарищей подействовала на него вполне предсказуемо, выбив весь воздух из легких и щедро удобрив сомнения в его душе. Честь и честь - парадокс понятий, терзавший не один просвещенный ум, наконец, коснулся разума Туэмли, заставляя его посмотреть на картину со стороны. Не выдержал, сжал чуть сильнее руку, отчего по ладони, порезанной о стекло, потекла кровь; отведя ее ненамного в сторону, рыжий отступил на шаг, уволакивая девочку за собой, стремился раствориться, как и Моран в тени, чтобы иметь после возможность выскочить из дома, спрятаться от властей. Себастьян усмехнулся. Мягко ступил вперед,надвигаясь на обоих неотвратимо и медленно, действуя на нервы своим равнодушием, написанным на лице, расслабленной вооруженной рукой. Пит зашипел, понимая бессмысленность еще не выкрикнутого приказа оставаться на месте, но все же инстинктивно поднял на пару дюймов руку, сдержав указывающее движение в последний момент. Более удобной секунды подобрать было сложно: вскинув руку, полковник выстрелил, попав дюймом левее намеченного места на его правом плече. По инерции отступив на шаг, Тэумли странно скривился, наблюдая как падает из разжавшихся пальцев его смешное оружие, здоровой рукой рванул к себе девочку, тут же пытаясь перебросить ладонь на шею, уже понимая, что не успеет до того, как полковник отберет ее у него и отбросит его, как бесполезную куклу.
- Ты не ранена? - первым делом поинтересовался полковник, когда Пит, привалившись к стене, слабо всхлипнул, окончательно поддавшись осознанию неудачи и шока. За окном замелькали пока еще далекие отсветы полицейских маячков. Должно быть обитатели соседних домов, разбуженные первым выстрелом, быстро сориентировались, вызвав полицию; а может у тех, кто следил за Мораном, были в квартире жучки. Наклонившись к Артемиде, Моран внимательно осмотрел ее лицо и шею, поддев подбородок пальцами, присел перед ней на корточки, не выпуская из поля зрения рыжего на случай, если он соберет оставшиеся крохи мужества для последней попытки, но тот, раздавленный своей объемной воинской честью, уподобившейся анекдотичному мужу,  не вовремя вернувшемуся в родные пенаты, сидел без движения, пустыми глазами рассматривая тупые носы армейских ботинок.
- Зачем? - спросил Моран, ни на секунду не сомневавшийся в том, что он видел; кровь Ребекки, подсохшая на лице, стягивала кожу, украшая ее чередой неаккуратных клякс.

Как и маленькая Артемида, обещавшая вырасти в точную копию греческой богини, давшей ей имя, полковник скупился на мирское "спасибо", предпочитая выражать благодарность делом. Так же как скупился на излишнюю доверчивость к людям и веру в их благие бескорыстные поступки. Даже в чистом альтруизме была у людей своя плата - хотя бы то чувство удовлетворения, которое ощущал человек, сделавший доброе дело, пусть Моран еще не видел ни одного альтруиста, который толкнул бы под пулю собственную мать ради спасения жизни другого. Понятия добра и зла в этом мире были слишком размыты и повиновались целиком тем интригующим поворотам в развитии социума, налагавших на поступки очередные рамки. Что было прекрасно в детях, так это то, что их чистые разумы еще только начинали опутывать себя этой бренчащей сетью тяжелых оков.
- Потому что это правда, - вместо благодарности ответил он, притянув девочку к себе свободной рукой так, чтобы только она одна смогла услышать его тихий голос. Очень спокойные глаза не спеша изучили ее лицо в поисках хоть какого-нибудь намека на испуг или шок, который подошел бы любому другому ребенку в ее ситуации: не столько после признания полковника, не открывшего Артемиде ничего нового, о чем не смогла бы после догадаться она сама, сколько после вторжения троих боевиков и смерти матери, размахивания пушкой в воздухе и попыткой одного из них использовать детское тело вместо щита. - Но не вся.
Это была очень однобокая правда, искаженная представлениями, слухами и необходимыми поправками официальных источников, на которые наложились обида и гнев бывших учеников, которые когда-то любили собственного учителя и не так далеко ушли от его отца, счевшего поступки сына предательством. У правды, у истины было слишком много сторон и лиц, и сейчас на это обсуждение совершенно не было времени. Он не надеялся, что ребенок его поймет - его нежелание обсуждать это сейчас, которое могло показаться пренебрежением к ее поступку и к ней самой, - отчего удивился еще больше, когда его ладони коснулись хрупкие детские пальцы, вытягивающие его из трясины нагнавшего прошлого с упорностью хомячка в колесе, все никак не останавливающего своего бега.
Адреналин еще не вышел из его крови, готовя Морана к новой схватке с прибывшими на место "шестерками", которые начнут протрясывать его заново на предмет предательства, убийства и допустимых методов при самообороне, что и позволило полковнику пружинисто и быстро подняться, пойти за девочкой вслед, с трудом приноравливаясь к ее шагу. Он жил с ней под одной крышей уже достаточное время, чтобы составить свое мнение о ее уме и сообразительности, много превосходящих возможности ее матери, об отсутствии некоторых жизненно-важных для адаптации в мирном социуме устоев, который отторг бы ее навсегда, если бы девочка оступилась. Но лишь такие мгновения могли приоткрыть ту яму на очередном участке ее детского сердца, в которую рисковали провалиться все, столкнутые ее детским любопытством и тягой к научному знанию, подтвержденному не чьими-либо словами, а чистой эмпирикой. Полковнику, смотревшему в глаза ребенка, жаждавшего причинить боль или добить просто ради удовлетворения своего интереса, вспомнилась собственная фраза о разнице английских и афганских детей. Не выдержав, он фыркнул в усы, растянув губы в улыбке, и отрицательно покачал головой, уводя девочку за собой дальше к лестнице. Где на ступенях он опустился, свесив с колена руку с зажатым в ней пистолетом, и кивнул головой в черную пропасть за своей спиной, куда уводили ступени:
- Я подожду тебя здесь, - он не стал уточнять очевидного, что скоро им нужно будет встречать гостей и совершенно не хотелось бы начинать знакомство с местными "бобби" под дулом чьего-нибудь афганского пистолета. И вдруг, нахмурившись, обернулся на темноту сам, с некоторым смущением переводя взгляд обратно на Артемиду:
- Хотя... тебе ведь, наверное, будет страшно? Не нужно. Со мной ничего не случится. Скоро подъедут врачи.
Себастьян замолчал, неосознанно поставив девочку так, чтобы в случае необходимости успеть закрыть ее своим телом, вяло размышляя о том, что во всех дрянных фильмах и не самых плохих книгах хороший герой на его месте дал бы девочке какую-нибудь вещь, с помощью которой она могла бы с ним после связаться, когда угодит в переплет. В то, что Артемида рано или поздно окажется в переделке, полковник более не сомневался, но что он мог ей дать, кроме своего официального телефона, по которому его никогда не найдут в нужный момент? Что такого, что не вызвало бы подозрений у ребят из ЭмАй-6, которые будут проверять и ее, и ее вещи, которые будут у нее в карманах, пытаясь поймать девочку на лжи из-за того, что полковник ее запугал?
- Я тебе должен, - в конце концов сказал он тоном, которым иные сообщают стоящую за окном погоду, и в этой легкости прежде всего можно было прочесть обещание постараться узнать, если ей когда-нибудь понадобится его помощь, чтобы отплатить той же монетой. Пусть киношники и утрировали зачастую благородство, честь и приверженность правилам криминального мира, но в одном они были правы: слишком быстро без них ты катишься в пропасть, деградируя до дикого зверя. Просто эти правила определяет не королева и не премьер-министр, а то общество, которое ты выбрал, и ты сам.